Однажды, когда я возвращался с дачи в рваных кедах и грязной куртке, ко мне подсел молодой человек, и, оглядев меня с ног до головы, сказал:

Не думаю, что я его убедил, у него был такой вид, как будто у него в каждом кармане по гранате.

Эхо беспорядков, которые охватили Францию, прокатилось по всему миру. У нас об этом тоже много говорили и по радио и по телевидению, но так ни о чем и не договорились, хотя сочувствие было вроде бы на стороне коренных французов. С одной стороны русскому человеку, зараженному самым вредным вирусом национализма, вроде бы не след сочувствовать французам, которые спят и видят, как бы в купе с американцами навредить российским городам и селам, а с другой - черножопые и во Франции черножопые, а от них всюду один вред. Выбирая между белоручками и черножопыми, российский обыватель склоняется все-таки в пользу первых.

А давайте попробуем разобраться, в чем же там дело, и не грозит ли нам "арабский дефолт". Не так то это просто. Однажды я прочитал у кого-то, кажется у польского писателя Казимежа Дыгата, как его герой, дипломат, интернированный во время войны на территории Рейха, отсиживаясь под стражей в бывшем санатории на берегу Боденского озера (повесть, вроде бы, так и называлась "Боденское озеро"), поочередно представляет себя то французом, то поляком, то русским, то немцем, и приходит к выводу, что все они ведут справедливую войну. Давайте попробуем проанализировать то что произошло во в французских предместьях. Для этого нам не подойдут просто арабы и французы, здесь нужны конкретные люди.

Пусть одного из них зовут Мустафа, а другого Огюст. Очень удачное начало, не правда ли... Мустафа родился в семье торговца специями в небольшом алжирском городке. Три года он ходил в местную школу, где научился писать и читать по-арабски и немного по-французски, а в мечети, куда его таскал отец, слышал, что есть такой Аллах. Но кто это за мулла объяснить не смог, да Мустафа и не особенно этим интересовался, целыми днями напролет он гонял в футбол на школьном дворе. Он мечтал о славе Зидана, как и большинство его сверстников, а может быть о том, что когда-нибудь откроет свой ресторан на Лазурном берегу. Так или иначе, все его мечты были связаны с Францией. Он понимал, что в Алжире ему ничего не светит. Отец едва сводит концы с концами, а работы нет. Можно, конечно, что-то заработать в порту, но этого хватит только на еду и на сигареты. А тут еще объявились какие-то люди, которые каждую ночь вырезают по кварталу, ни за что, просто, чтобы было страшно.

Нет, надо отсюда ноги делать. Все алжирские ребята мечтают уехать во Францию, где деньги сами плывут в руки. Там за день зеленщик или уборщик зарабатывает столько, сколько здесь хозяин магазина готового платья. Вот только легальный путь туда закрыт.

И вот Мустафа находит, наконец, возможность перебраться за море. Может, он украл сбережения отца, может грабанул кого-нибудь вечером на набережной, не будем вникать в подробности - главное у него появилась перспектива.

Но в футбольный клуб его не приняли, в зеленщики не взяли, в официанты тоже. Все такие места были уже заняты его соотечественниками. К тому же в первый же день пребывания во Франции, его задержала полиция, в участке у него отобрали все деньги, к тому же и накостыляли.

Теперь выбор был у него не велик - работать на Али, который торгует наркотиками или идти на подпольную швейную фабрику, где вкалывают по двадцать часов в сутки, и не высовываются наружу, чтобы не попасть в лапы полиции.

А вокруг шла легкая красивая жизнь: элегантные французы целыми днями просиживали в кафе, разъезжали на роскошных машинах, целовали красивых девушек. И чем они лучше его - да ничем тупы, самодовольные. Они заняли все места в этой жизни, и ни за что ни с кем не поделятся. Им повезло родиться в этой стране французами, а он из-за этого обречен всю жизнь валяться в дерьме, день и ночь пришивать пуговицы или торговать смертью до тех пор, пока не поймают и не посадят. Солнце Мустафы закатилось, так и не успев взойти, как следует. Через год он уже готов был идти на улицу - жечь машины тех счастливчиков из-за которых его жизнь лишена всякого смысла.

Огюст родился в благополучной семье адвоката, но отец рано умер, и ему пришлось подрабатывать секретарем в бывшей конторе отца, чтобы иметь средства на обучение в университете. Потом год жить на пособие по безработице, прежде чем он нашел работу на фирме. Мало-помалу ему удалось встать на ноги, купить приличную машину и обзавестись невестой. Машина - это особая статья, на ней Огюст и его невеста мечтали совершить свадебное путешествие по Италии, окупали путеводители, выбирали по картам маршруты.

И вдруг за оду ночь их мечта, как говориться, накрылась медным тазом - какая-то сволочь сожгла их автомобиль прямо на стоянке у аптеки. Замечательный красный "Пежо", из за которого Огюсту пришлось залезть в долги, за час превратился в черный скелет. Вот сволочи, понаехали тут, выметать эту дрянь нужно из Франции поганой метлой.

Вот так примерно все и было, и никаких программ, никаких исламистов. Это была месть, вызванная отчаянием, глупая жестокая месть неудачников неизвестно кому. Выброс злобы. Следующий, надеюсь, будет не скоро.

А возможно ли такое у нас? Да, но с другим знаком. Мигранты у нас напуганы и разобщены. У нас нет гетто. Если и будут кого бить, то скорей всего их. У нас в стране черножопыми чувствуют себя сами русские, особенно молодежь. Для русского мальчика из бедной семьи у нас сейчас есть только две дороги - всю жизнь перебиваться с хлеба на воду честным трудом на макаронной фабрике или идти в криминал. Все места наверху уже заняты.

Вот такие, брат, невеселые дела - у нас в положении Мустафы оказался не какой-то там мигрант, а свой собственный народ. Рано или поздно гром грянет, н вполне возможно, что "громоотводы" из фашиствующих националистов направят его на несчастных рабочих из Средней Азии.