5.02.05
Коляна разбудил звонок в дверь. Звонили настойчиво, «по хозяйски», так что проигнорировать это неприятное явление не представлялось возможным. Превозмогая остатки сна, которые хватали Коляна за руки и за ноги, он встал с постели поплелся в прихожую открывать дверь.
«Кого это несет в такую рань, - думал он, распихивая ногами вылезшую на середину прихожей обувь.
За дверью стояла женщина неопределенного возраста в сером пуховом платке, телогрейке цвета хаки и валенках с галошами. Так сейчас одеваются только дворничихи и то на работе. Лицо у нее было строгое, черты правильные. Правильнее не бывает. Коляну показалось, что он где-то видел эту женщину, но сразу припомнить он не смог.
- Ну, здравствуй, Николай, как живешь-можешь, не надоело тебе еще прожигать жизнь?
- Вы кто? – опешил Колян от такого начала.
- Я Родина-Мать, ты разве не узнал меня? Конечно, вам сейчас не до меня, вам бы половчее устроиться, чтоб, значит, и квартира, и машина, и шмотки.
Теперь Колян узнал ее: в школьном учебнике истории, в разделе, посвященном войне, он видел плакат «Родина-Мать зовет!», и еще, кажется, «Что ты сделал для фронта?»
- Проходите в комнату, - засуетился Колян, - садитесь за стол, я поставлю чайник…
- Некогда мне тут чаи гонять, Николай, я пришла призвать тебя выполнить сыновний долг.
- Я, конечно... А что делать надо?
- Как что делать? – удивилась женщина. – Идти на войну.
- Да сейчас вроде и войны-то нет, - робко возразил Колян.
- Нет, так будет, где-то надо выполнять сыновний долг.
- Ладно, - вздохнул Колян, - я готов, но почему именно я? Вот, например, Димон с третьего этажа?
- Да у него отец миллионер, как же он может нормально выполнять долг. Батяня отстегнет пять кусков зеленых и отмажет сынка, купит ему диплом и теплое место в министерстве, и будет он кутить с девками по ресторанам. Нешто это боец…
- А Лева из двенадцатой квартиры?
- Да он же еврей. Это не сын, а пасынок. Как он будет долг выполнять, если он одной ногой здесь, а другой в Израиле. У него все мысли о том, как сделать карьеру. На завод-то, небось, не пошел, а поступил в финансовую академию. Получит высшее образование, станет бизнесменом, а чуть прижмут – смоется за границу. Нет, какой он боец…
- Ну, а Валерка из соседнего подъезда?
- Несчастный парень, жалко мне его, совсем спился. Как увижу его, так плакать хочется. Не работает, не учится. Все, что было в доме, спустил, теперь вот хочет продать квартиру. А все водка проклятая. Ох, скольких моих сынов она сгубила… Не место ему в армии, Николай. Что с него, болезного, взять…
- Ладно, а Генка из дома напротив?
- Знаешь, как говориться, в семье не без урода. Он ведь вор, только и думает о том, как что-нибудь прибрать к рукам. Раз сойдет, второй, а там попадется, и пойдет по тюрьмам. Отрезанный он ломоть, - сказала Родина-Мать и смахнула рукой слезу. - Так что, сам понимаешь, некому кроме тебя выполнить сыновний долг. Ты парень скромный, честный, русский насквозь, родители у тебя бедные. Так что кому как не тебе…
- Ну, что ж, - вздохнул Колян, достал рюкзак, и стал укладывать в него вещи, - видно моя судьба такая.
Пошел он в армию, а тут вскоре и война подвернулась, чукотский десант высадился в Якутии. Ну, как можно равнодушно на это взирать?..
В первом же бою Коляна ранило в ногу. В госпиталь попал только на третий день, потому что не было вертолета, всю технику перебросили на перевозку депутатской комиссии их Москвы.
Выжить Колян выжил, а ногу потерял. Вернулся домой, лежит на койке, и думает горькую думу – как жить теперь ему инвалиду. А тут звонок в дверь. Знакомый такой, «хозяйский». Кое-как доковылял до дверей, открыл, а там Родина-Мать все в том же платке и с тем же суровым лицом. В руке у нее авоська, а там буханка черного хлеба, бутылка водки и большой конверт.
- Спасибо, - говорит с порога, - Ты, Николай, выполнил свой сыновний долг.
- Да вы проходите, мама, в комнату, - отвечает Колян, а сам на бутылку поглядывает.
- Некогда мне рассиживаться, сынок. Надо еще в Валерию зайти. Вот несу ему опохмелиться. Как подумаю о нем, так сердце и захолонет, уже до чертиков допился, ума не приложу, что с ним делать? А потом в тюрьму к Геннадию, вот пайку черного надо передать. Правду люди говорят, сколько веревочке ни виться, а конец все равно придет: ограбил сберкассу – дали пять лет. Теперь вся надежда на амнистию. Так я пошла… Да совсем забыла, это тебе, - она протянула Коляну конверт и ушла.
Конверт был пухлый, и Колян подумал, что можно будет справить протез и еще на теплую куртку останется. Он сел за стол, и не спеша, вскрыл конверт. В нем была одна, сложенная вдвое официальная бумага и еще короткая записка. Бумага оказалась почетной грамотой за заслуги перед Родиной-Матерью. А в записке говорилось, чтобы Колян не спешил вешать грамоту на стену, пока политики не выяснят окончательно справедливой или несправедливой была война.
«Ох, мать твою», - вздохнул Колян, взял костыль и пошел к Валерке с надеждой, что тот еще не успел выжрать всю бутылку.